< Хроническое исключение > Когда все считают, что ты маленький, белый и пушистый, не спеши показывать свои когти и зубы
09.06.2009 в 22:14
Пишет Aaz:Неисповедимы пути... не ходите по путям! 
Умберто Эко ("Эволюция средневековой эстетики", 1959) описывает, как в XII веке цистерцианцы и картезианцы яро протестовали против роскоши и украшений в церквях: мол, всё это золото, эти шелка и изумруды, картины и фрески, ковры, скульптуры и витражи - всё это настолько красиво, что отвлекает простой народ от главной цели - молитвы и общения с Богом. "Удивительное, но порочное наслаждение", писали отцы-цистерцианцы.
У меня сложилось ощущение, что научная мысль Российской империи двигалась теми же эстетоборческими путями. Русский научный труд должен всенепременнейше писаться языком тяжёлым, штилем суровым, слогом велеречивым. Глаголы, подобрав окончания, позорно бегут под победоносное улюлюканье деепричастий. Вместо одного понятного слова вводится три заумных термина, обязательно латинских, в крайнем случае - греческих. Вложение личности отменяется - как можно вложить личность в текст, написанный безличными оборотами?
И это всё тем самым языком, которым Цветаева перекладывала Лорку.
Видимо, учёные мужи на заре российской науки искренне верили (да и сейчас, похоже, верят), что красивый слог и эстетика текста будут отвлекать их от самого главного - собственно научного результата. И потому борются с этим бесовским искушением самым ярым образом, предаваясь немыслимой лингвистической аскезе...
...Во всяком случае, эта идея кое-что проясняет.
URL записиУмберто Эко ("Эволюция средневековой эстетики", 1959) описывает, как в XII веке цистерцианцы и картезианцы яро протестовали против роскоши и украшений в церквях: мол, всё это золото, эти шелка и изумруды, картины и фрески, ковры, скульптуры и витражи - всё это настолько красиво, что отвлекает простой народ от главной цели - молитвы и общения с Богом. "Удивительное, но порочное наслаждение", писали отцы-цистерцианцы.
У меня сложилось ощущение, что научная мысль Российской империи двигалась теми же эстетоборческими путями. Русский научный труд должен всенепременнейше писаться языком тяжёлым, штилем суровым, слогом велеречивым. Глаголы, подобрав окончания, позорно бегут под победоносное улюлюканье деепричастий. Вместо одного понятного слова вводится три заумных термина, обязательно латинских, в крайнем случае - греческих. Вложение личности отменяется - как можно вложить личность в текст, написанный безличными оборотами?
И это всё тем самым языком, которым Цветаева перекладывала Лорку.
Видимо, учёные мужи на заре российской науки искренне верили (да и сейчас, похоже, верят), что красивый слог и эстетика текста будут отвлекать их от самого главного - собственно научного результата. И потому борются с этим бесовским искушением самым ярым образом, предаваясь немыслимой лингвистической аскезе...
...Во всяком случае, эта идея кое-что проясняет.